Иллокутивная функция перформативных глаголов

Предмет деятельности «назначен» потребностью одного или нескольких участников коммуникации или же всей группы как совокупного субъекта об­щения. Сама потребность формируется внешней или внутренней, субъектив­ной ситуацией, как правило, предшествующей акту общения. Потребность, переходя в мотив речевой деятельности на основании когнитивной интерпре­тации предметной ситуации, в акте референции делает эту ситуацию объек­том дискурсивного действия. В любом диалоге прямо или непрямо дается репрезентация структуры референтной ситуации, происходит дискретизация объектов и отношений внутри нее, приписывание определенных признаков тем или иным объектам и отношениям, происходит тематизация референт­ной ситуации, состоящей из объектов (или одного объекта), отношений меж­ду ними, их признаками. В дискурсе предмет общения, его объект обычно задает тему, по развитию которой можно судить об особенностях модели­рования референтной ситуации.

Когнитивный образ предметно-референтной ситуации, как правило, опирается на знания о предмете общения, связанном с ним предшествующем опыте и вероятностном прогнозировании. Этот образ может быть представ-

лен в виде схемы или модели, — некоторой базовой структуры репрезента­ции знаний о предметно-референтной ситуации, причем, как уже отмечалось, основной единицей декларативного знания в лингвистически и когнитивно релевантных процессах чаще всего является пропозиция.

Все бы хорошо, но никак нельзя упускать из виду тот факт, что не одна только предметно-референтная ситуация влияет на процесс диалогического взаимодействия и реализуется в дискурсе. В соответствии со значением само­го этого слова — взаимодействие — предполагается наличие некоторой ком­муникативной общности, диады, малой группы или большого социума, т. e. совокупного субъекта деятельности и общения. Отношения в этом социуме могут быть самыми разными: от совпадения мотивов и целей участников (пол­ная кооперация), до их полного конфликта, даже антагонизма, когда получе­ние положительного результата одним сопряжено с нанесением ущерба дру­гому, что наиболее ярко видно на примере взаимодействия людей с противо­положными, взаимоисключающими целями. Возможны варианты, когда субъективно полезное, т. e. выгодное для «себя» действие одного участника взаимодействия становится необходимым звеном в стратегии другого, — в этом случае можно говорить об отношениях дополнительности, связываю­щих их цели и поведение. Как бы то ни было, дискурс не может не испыты­вать влияния межсубъектных отношений, как и социальных и психологичес­ких характеристик самих субъектов на процесс обмена речевыми действиями.

Когнитивный образ ситуации взаимодействия в ее динамике (аспект ком­муникативного контекста), являясь общим знанием, функционирует в каче­стве одного из главных условий успешного акта общения, производства и ин­терпретации диалогического дискурса, шире — совместной деятельности. Этот когнитивный образ содержит знания о конвенциях, нормах, ритуалах, ролях коммуникативной деятельности, о том, что Витгенштейн [1985] назвал «язы­ковыми играми», и о том, что в этнографии коммуникации именуется «ком­муникативными практиками» (communicative practicies), играющими в акте общения роль интерсубъективных, социокультурных факторов. Участвующая в речи информация социокультурного характера, как правило, организована в виде сценариев и моделей.

Образ ситуации взаимодействия предстает в качестве ситуативной моде­ли или, иначе, сценария. Однако поведенческая реализация не сводима к одному декларативному знанию, наоборот, она часто опирается на комплек­сы процедурального знания (что происходит в реальном общении), и не во всяком микроконтексте, действуя «автоматически», участники коммуникации в состоянии вербализовать данные элементы процедурального знания подоб­но декларативным структурам.

В дискурсе, таким образом, представлены как минимум две когнитивные модели: одна из них относится к структуре предметно-референтной ситуации, другая конструирует «процедурную» ситуацию общения, сценарий эпизода самого коммуникативного взаимодействия:

Таблица 7. Взаимодействие когнитивных моделей

субъект 2 <=> процедурный сценарий взаимодействия <=> субъект 3

объект 1 <=> декларативная модель предметно-референтной ситуации <=> объект 2

Эти ментальные модели по-разному эксплицируются в речи, по-разному тематизируются. Понятно, что форма «выражения» и тип совмещения когни­тивных образов референтной ситуации и ситуации взаимодействия неодина­кова в разных типах дискурса, в разных регистрах общения. В письменном тексте технического документа полнее представлена структура модели рефе­рентной ситуации. В спонтанном устном дискурсе отчетливее выражен сце­нарий общения. Кроме того, необходимо помнить, что не сами по себе ком­муникативная или предметно-референтная ситуации определяют организацию дискурса, но их феноменологическая проекция. Необходимо учитывать еще и то, что когнитивные образы одних и тех же ситуаций у разных людей могут не совпадать, и если подходить к их сопоставлению с известной долей строго­сти, то они никогда и не совпадают. Эта мысль созвучна изложенному выше тезису о том, что контексты не даются, а выбираются, — не стоит забывать об активности субъекта в данных процессах.

Когнитивный «слепок» предметно-референтной ситуации полнее отобра­жается в семантике дискурса как целого речевого события. Не всегда схема эксплицируется полностью, наоборот, вербализоваными оказываются толь­ко отдельные составляющие: сами объекты или их отношения и признаки. Лингвистически это выражено в употреблении соответствующей данной схе­ме лексики, реляционных структур, индексов возможного мира. Эта референт­ная ситуация составляет ядро глобальной темы дискурса (см. выше), обычно

она легко идентифицируется даже в случае частичной экспликации объектив­ной ситуации.

Если образ референтной ситуации проступает в глобальной теме, т. e. в том, о чем говорят, то образ ситуации общения чаще всего связан с тем, как (в широком смысле) говорят, что тем самым делают. Важную роль в кон­струкции когнитивного образа ситуации общения играют метакоммуникативные компоненты внутренней организации дискурса, элементы дейксиса, к которым следует отнести и особо отметить социальный дейксис, языковые сим­волы коммуникативной дистанции и социальных, например, ролевых отно­шений общающихся, и дейксис дискурса, языковые индексы, маркирующие его структуру, помогающие сориентироваться в тексте самого диалога [Levin­son 1983: 85—98].

Пропозиции, связанные с ситуацией общения и самим ходом коммуника­ции, не так часто, но все же иногда тематизируются, попадая в коммуника­тивный фокус диалога: это те случаи, когда в силу каких-либо причин говоря­щие переходят от обсуждения глобальной темы, предмета диалога к обсужде­нию (часто с целью коррекции) того, как протекает общение. В этом случае уже сам диалог, процесс речевого взаимодействия становится предметом, те­мой общения.

Когнитивные модели не могут быть чем-то, существующим обособленно и отдельно от дискурса, речь — это важнейший из модусов их бытия. Когни­тивные модели нельзя воспринимать как нечто заданное, фиксированное. Они постоянно (вос)производятся в процессе речевого взаимодействия на основе верификации вероятностных инференций. Дискурс — не просто «субстанция» для реализации, это одновременно и источник когнитивных моделей. Это тем более очевидно, чем дальше референтная ситуация от мира конкретных физи­ческих тел, чем она ближе к миру социальных представлений.

Признавая вслед за конструктивизмом наличие когнитивных схем разных уровней (умышленно постараемся избежать ниже употребления термина «фрейм», по крайней мере, в том значении, в каком он закреплен в сфере искусственного интеллекта, чьи механистические теории явно проигрывают когнитивно-психологическим), здесь подчеркнем их роль в формировании общего фонда знаний, коллективной интенциональности и других аспектов дискурсивно выраженной интерсубъективности. В рамках подобного иссле­дования нам не доказать и не опровергнуть наличия когнитивных схем иначе, кроме как интуитивно, посредством интроспективной интерпретации дискур­са. В этом вопросе придется согласиться с методологией дискурсивной психо­логии, а именно: путь к переосмыслению традиционных когнитивных кате­горий проходит через анализ дискурса.

В четвертой главе мы согласились с тем, что в анализе таких «классиче­ских» категорий, как референция, пресуппозиция, инференция и т. п. следует придерживаться их когнитивно-деятельностной трактовки: понятия эти опи­сывают не отношения между отдельными предложениями и их частями, а дей­ствия участников языкового общения как релевантные аспекты взаимодей­ствия коммуникантов друг с другом и с миром, как коллективные действия, позволяющие распознавать личностно обусловленные смыслы в социальном контексте. При этом нельзя недооценивать роль экспликатур — необходи­мых для вывода общего смысла компонентов.

Согласились и с тем, что контекст активен, динамичен, он не задан жест­ко, его выбор зависит от коммуникантов. Его когнитивное представление не должно сводится к набору пропозиций, так как обработка знаний распреде­ляется параллельно по разным уровням — одним из них является уровень про­позициональной репрезентации (идея PDP). Когнитивно-психологические теории моделей и архитектуры знания в этом отношении оказываются пред­почтительнее фреймовых идей искусственного интеллекта.

Вероятностные индуктивные инференции играют самую заметную роль в дискурсе, включая глобальные процессы, имеющие доступ ко всем типам зна­ний, контекстуальной информации, при этом большинство инференций — это компоненты ситуационной модели. Декларативная модель предметно-рефе­рентной ситуации взаимодействует с «процедурным» сценарием интеракции. Обе эти модели по-своему эксплицируются в ткани дискурса, по-разному тематизируются. Конструирование когнитивных схем реализуется в дискур­се, который остается главным модусом и локусом их существования, реализа­ции и возникновения.

Видео:ТФКП. Восстановление аналитической функции по ее известной действительной частиСкачать

Глава 5. ДИСКУРС КАК СТРУКТУРА И КАК ПРОЦЕСС: ЕДИНИЦЫ И КАТЕГОРИИ

Видео:AGalilov: Преобразование Фурье "на пальцах"Скачать

5.1. РЕЧЕВЫЕ АКТЫ В АНАЛИЗЕ ЯЗЫКОВОГО ОБЩЕНИЯ

How do sentences do it? — Don’t you know? For nothing is hidden.

L. WITTGENSTEIN [1953: no. 435]

Одним из самых популярных, судя по числу публикаций, коммуникативных подходов к дискурс-анализу, реанимировавших деятельностный подход к язы­ку, стала теория речевых актов. Ее аналитико-философское происхождение вкупе с изящной упаковкой главных принципов и тезисов предопределили популярность, выпавшую на долю этой теории: на каком-то этапе она стала идеологией прагматики языка, определила пути развития коммуникативной лингвистики в целом. Категория «речевой акт» вышла за пределы теории ре­чевых актов per se, где она претендовала на методологическую роль «мини­мальной единицы общения». Все это заставляет вновь обратиться к этому по­нятию и определить его место и статус в коммуникативном анализе языково­го общения.

5.1.1 Структура речевого акта

Речевой акт (speech act) как научный концепт обязан своей известностью аналитическому по мето­дам, логико-философскому по изначальным инте­ресам и лингвистическому по результатам учению об элементарной единице языковой коммуникации — теории речевых актов. Основу теории речевых актов составили идеи, зародившиеся в 30-х гг. и позже изложенные англий­ским логиком Дж. Остином в лекциях (вновь William James Lectures), прочи­танных в 1955 г. в Гарвардском университете (США) и опубликованных в 1962 г. под названием How To Do Things With Words [Austin 1962; см. : Остин 1986]. Впоследствии эти идеи получили ревизию и развитие в трудах американского логика Дж. Сёрля: монографии Speech Acts [Searle 1969] и ряде статей [см.: Сёрль 1986а; 1986b; 1986с; Сёрль, Вандервекен 1986]. Это направление разрабатыва­лось в трудах английского логика [1986; Strawson 1991], а чуть позже — в многочисленных публикациях американских, европейских, в том числе и российских ученых [см.: Сусов 1980; Романов 1988; Богданов 1990а;

Wunderlich 1976; Sadock 1974; Allwood 1976; Lanigan 1977; Cole, Morgan 1975; Cole 1978; 1981; Bach, Harnish 1979; Verschueren 1980; 1987; Searle e. a. 1980; 1992; Parret, Sbisa 1981; Cohen e. a. 1990; Wierzbicka 1991;Evans 1985;Nuyts 1993;Brunner, Grafen 1994; Moeschler, Reboul 1994; Geis 1995 и др.].

Главная идея теории речевых актов сводится к тому, что мы, произнося предложение в ситуации общения, совершаем некоторое действие или, точ­нее, действия: приводим в движение артикуляционный аппарат, упоминаем людей, места, объекты, сообщаем что-то собеседнику, веселим или раздража­ем его/ее, просим, обещаем, приказываем, извиняемся, порицаем; причем эти действия обусловлены намерением или интенцией говорящего. Отметим, что интенциональность здесь понимается в далеком от феноменологии смысле.

В структуре речевого акта с минимальными вариациями выделяются локутивный, иллокутивный и перлокутивный акты, и только локутивный акт трактуется по-разному [ср.: Остин 1986: 86—89; Сусов 1980; Богданов 1990а: 38—41; Романов 1988: 13—15].

Локутивный акт (locutionary act)

Локутивный акт (locutionary act) сводится к речепроизводству как та­ковому (saying that p). Уточняя это размытое определение, Дж. Сёрль [1986а; Searle 1969: 23—24] выделяет собственно акт произнесения или «акт высказы­вания» (utterance act) и «пропозициональный акт» (propositional act), включаю­щий референцию и предикацию. Кент Бах и Роберт Харниш [Bach, Harnish 1979] в своей модели речевого акта в похожей функции также выделяют «акт высказывания» (Utterance Act: S utters e from L to H in С) и «локутивный акт» (Locutionary Act: S says to Я in С that so-and-so).

Иллокутивный акт (illocutionary act)

Иллокутивный акт (illocutionary act) является центральным понятием теории речевых актов. Он соотносится с коммуникативным намерением или интенцией говорящего (communicative intention), совмещая целеполагание с выражением пропозиционального содержания высказывания (по Сёрлю— Остину, what one does in saying that p или же, по Баху-Харнишу, S does such-and-such in С). Сущность иллокутивного акта отражается в речевом акте как его иллокутивная сила или иллокутивная функция (illocutionary force, function — IF). Сюда же включается ряд компонентов: иллокутивная цель, способ дости­жения цели, интенсивность иллокутивной силы, предварительные условия, условия пропозиционального содержания, условия эффективности и успеш­ности, определяемые правилами социального поведения, нормального входа и выхода, условиями искренности для говорящего и слушающего [подробнее см.: Сёрль 1986а]. Все они поддаются формализации методом иллокутивной логики, что позволяет на базе теории множеств представить разные типы иллокутивных актов как логические формулы [Сёрль, Вандервекен 1986; Searle, Vanderveken 1985].

Индикаторы иллокутивной силы (illocutionary force indicating devices) указывают на то, как именно должна приниматься и пониматься пропозиция в высказывании, с какой иллокутивной силой. Дж. Сёрль [Searle 1969: 30] в английском языке к таким индикаторам относит среди прочих ударение, интонацию, наклонение глагола, порядок слов и перформативные глаголы (о них см. ниже).

Перлокутивный акт (perlocutionary act

Перлокутивный акт (perlocutionary act) выражает результат речевого воз­действия, которого говорящий интенционально [см.: Bach, Harnish 1979: 17— 18] достигает, выполняя локутивный и иллокутивный акты (what one does by saying that p; или, по Баху и Харнишу, S affects Я in a certain way): поздравляет, убеждает, угрожает, обещает, заключает пари, выносит приговор и т. д. Пер­локутивный акт шире иллокутивного эффекта (illocutionary effect on the hearer), т. e. понимания высказывания адресатом в функции, предписанной говоря­щим: перлокуция не столь жестко связана с самим высказыванием и обуслов­лена прагматическим контекстом.

Произнося (т. e. совершая акт высказывания) банальную фразу John has a wonderful car ‘У Джона прекрасная машина’, говорящий осуществляет акт ре­ференции, соотнося имя Джон с конкретным человеком, приписывая ему (акт предикации) владение прекрасным автомобилем. При этом он сообщает (ил­локутивный акт) адресату этот факт; посредством данного сообщения осуще­ствляется перлокутивный акт, в нашем случае это может быть простая оцен­ка (если машина и впрямь прекрасна) или комплимент (если автомобиль на самом деле не заслуживает такой высокой оценки), или даже упрек (будучи сказанным другому человеку, чья машина недостаточна хороша). Перлоку­ция, таким образом, характеризуется определенной относительностью и за­висимостью от широкого контекста.

5.1.2 Перформативные высказывания

С момента возникновения теории речевых актов большое внимание привлекали любопытные свойства глаголов, обозначающих то или иное речевое действие. Такие гла­голы получили название перформативных [см.: Остин 1986; Апресян 1986; Богданов 1983; 1985; 1990а; Романов 1984; Сусов 1980; Падучева 1985; Коул 1982; Austin 1962; Searle 1969 и др.], а перформативами (по аналогии с императивами) были названы содержащие эти глаголы вы­сказывания.

Эксплицитному перформативному высказыванию присущи следующие характеристики [Богданов 1985: 19; 1990а: 59—61]: эквиакционалыюсть (рав­нозначность действию — главное свойство перформативов); неверифицируемость (неприложимость к перформативам критерия истинности/ложности,

так как перформативное высказывание истинно в силу самого его произнесения); автореферентность (перформативное высказывание отсылает к самому себе); автономинативность (перформативный речевой акт описывает себя); эквитемпоральность (совпадение времени перформативного глагола с моментом речи); компетентность (наличие полномочий у говорящего); определен­ная лексическая и грамматическая выраженность (перформативный глагол должен быть в первом лице единственного числа настоящего времени, пер­вый актант — выражаться дейктическим элементом первого лица единствен­ного числа и т. п.).

Перформатив, обладающий всеми перечисленными выше признаками, можно считать идеальной формой эксплицитного перформативного выска­зывания. Но такая форма довольно редко встречается в реальной практике языкового общения. Иногда попадаются перформативы в страдательном за­логе или форме множественного (например, «монархического») числа. Неко­торые перформативные высказывания теряют актант (например, первый: Thank you! Благодарю Вас! вместо / thank you! Я благодарю Вас!) или сразу оба. Если первый и второй актанты, как правило, дейктические и вполне очевид­ные, легко достраиваются в случае грамматически допустимого эллипсиса, то опущение третьего актанта (всей пропозиции) возможно только в условиях непосредственного присутствия данной пропозиции в контексте [Богданов

В связи с этим возникла так называемая перформативная гипотеза, со­гласно которой в глубинной структуре практически любого высказывания находится перформативный глагол и его актанты (определяющие тип речево­го акта). Тогда единственным различием перформативных и неперформативных высказываний становится только поверхностная экспликация перформа­тивного глагола или трансформативное зачеркивание перформативной фор­мулы, в пользу чего ратовал Дж. Сейдок [Sadock 1974: 120; ср.: МакКоли 1981: 278—279; Коул 1982: 398-402; Богданов 1983: 32—33; 1990а: 62—64; Романов 1984: 87—88]. Против этого, и не без оснований, возразили многие ученые [ср.: Gazdar 1979; Leech 1983: 192—195; Levinson 1983: 255], особенно в отно­шении прямых речевых актов констативного типа и глаголов речевой и мыс­лительной деятельности. Однако недескриптивным высказываниям, лишен­ным перформативного глагола, была дана характеристика имплицитных перформативов, потому что они отвечают главному критерию перформативности — эквиакциональности: высказывания типа Хорошо! Well done! грам­матически не соответствуют эксплицитному перформативу Я одобряю то, что ты сделал! I approve what you have done!, в то время как на уровне действия могут его замещать, выполняя перформативную функцию.

Не все типы высказываний могут быть выражены посредством эксплицит­ного перформатива: Ты у меня еще увидишь! является угрозой, но вряд ли кто-то скажет Я угрожаю тебе. Это справедливо в отношении фраз с глаголами угрожать, насмехаться, льстить, ругать, лгать, похваляться (*I menace; *I insinuate; *I lie; *I flatter; *I brag). Подобные употребления получили название иллокутивного самоубийства [Вендлер 1985], так как в случае экспликации перформативного глагола, соответствующего иллокутивному типу вы­сказывания и коммуникативному намерению, в его семантику закладывается элемент, делающий невозможным их успешную реализацию, потому что одно из условий успешности в данных речевых актах — сокрытие говорящим свое­го коммуникативного намерения.

5.1.3 Типология речевых актов

Практически все авторы, занимавшиеся теорией речевых актов, пытались построить классифика­цию типов речевых актов по их иллокутивной направленности, коммуникативному намерению и другим признакам [ср.: Апресян 1986; Богданов 1989; 1990а; Остин 1986; Сёрль 1986b; Сусов 1980; Austin 1962; Searle 1969; Tsui 1987; Verschueren 1980; Ballmer, Brennenstuhl 1981; Bach, Harnish 1979; Wunderlich 1976]. Сказанное выше ставит под сомнение адекватность классификации речевых актов по перформативным глаголам. Но многие исследователи пошли именно по этому пути, поэтому в некоторых работах количество классов варьируется от нескольких единиц до несколь­ких сотен и даже тысяч.

Пионером классификации речевых актов стал Дж. Остин [1986], выделив пять типов: Вердиктивы, Экзерситивы, Комиссивы, Бехабитивы, Экспозитивы. Отсутствие четких оснований в этой классификации дало повод Сёрлю выдвинуть альтернативную типологию, построенную на категориях иллоку­тивной цели, направлении приспособления и условиях искренности [Сёрль 1986b: 180]. Позже этот подход воплотился в наиболее логичной и последова­тельной (из «классических» версий теории речевых актов) таксономии Дж. Сёрля и Д. Вандервекена [1986; Searle, Vanderveken 1985], в соответствии с кото­рой существует пять иллокутивных целей: ассертивная, комиссивная, дирек­тивная, декларативная и экспрессивная.

Эта классификация принимается многими исследователями, несмотря на многообразие других типологий. Не вдаваясь в дискуссии и изложение конку­рирующих таксономии, отметим принципиальное и весьма существенное с теоретической точки зрения разграничение коммуникативных и конвенцио­нальных иллокутивных актов. Работы Дж. Остина и Дж. Сёрля грешат абсолю­тизацией понятия конвенция: оба фактически говорят о конвенциональности

всех речевых актов, тем самым игнорируя качественное разнообразие конвен­ций разной социокультурной природы [ср.: Morgan 1978: 261]. Существенную поправку вносит [1986], разграничив сферы интенции и конвен­ции в речевом акте, причем соотнесенность последней с тем или иным соци­альным институтом выделяется им особо в качестве определяющего фактора, создающего условия для распознавания субъективного смысла говорящего.

Разграничение институциональных и неинституциональных типов вы­сказываний представлено в интересной работе К. Баха и Р. Харниша [Bach, Harnish 1979]. Ими выделяются четыре основных «коммуникативных» типа иллокутивных актов: Констативы, Директивы, Комиссивы и Межличностные социальные формулы; первый в принципе совпадает с ассертивами в концеп­ции Сёрля—Вандервекена, второй и третий не отличаются даже названиями, а четвертый, как это нетрудно заметить, весьма близок, хотя и не тождествен экспрессивам по Сёрлю.

Вместо декларативных актов Остина-Сёрля выделяются два наиболее общих «конвенциональных» типа иллокутивных актов: Эффективы и Вердик­тивы. Конвенциональные речевые акты существенно отличаются от комму­никативных, главная их особенность заключается в том, что и эффективы, и вердиктивы меняют положение дел в рамках какого-либо социального ин­ститута. К конвенциональным актам относятся разнообразные ритуализован­ные речевые действия: крещение, посвящение, голосование, арест, признание виновным и невиновным, бракосочетание, подача в отставку, запрещение. Эффективы, привнося изменения в какое-то институциональное положение дел, конвенциональны постольку, поскольку они имеют эффект в силу взаим­ного принятия этого говорящим и слушающим (например, наложение вето на законопроект). Вердиктивы являются суждениями, официальная значимость которых конвенционально «встроена» в тот или иной институт (вынесение приговора).

В целом, конвенциональные речевые акты (и эффективы, и вердиктивы) обусловлены социальным институтом, являясь его неотъемлемым, внутренне присущим элементом. Высказывания такого рода меняют институциональ­ный статус людей и/или вещей, создают новые институциональные права и обязанности. Это вплотную подводит нас к проблеме взаимообусловленно­сти конвенциональных речевых актов и социальных ролей.

Ясно, что не любой человек может успешно осуществить конвенциональ­ный речевой акт, характерный для определенного института: только испол­нитель соответствующей социальной роли, произнеся высказывание в соот­ветствующий момент конвенционального, ритуализованного события, как, например, церемонии бракосочетания, успешно реализует данный речевой акт.

Знания об этих актах входят в коммуникативную компетенцию всех «нормаль­ных» носителей языка, что подтверждается способностью каждого из нас правильно интерпретировать подобные речевые акты независимо от на­шего личного опыта участия или неучастия в таких ритуалах [см.: Stubbs 1983: 159—160].

Институциональная деятельность осуществляется в абсолютном боль­шинстве случаев социальными организациями, где общение и взаимодейст­вие индивидов происходит не на уровне личностей, а на уровне позиций, дея­тельностных ролей, за которыми и закрепляются те или иные конвенцио­нальные речевые акты. Этим объясняется их обезличенный характер. Порой анализ осложняется тем, что говорящий не всегда следует требованиям со­циальной роли, а из под «маски» ритуализованного речевого поведения вы­ступает личность.

5.1.4 Косвенные речевые акты

Особый статус в теории речевых актов получила проблема так называемых «косвенных» речевых актов (indirect speech acts). Далеко не всегда гово­рящий, произнося какое-то предложение, имеет в виду ровно столько и бук­вально то, что он говорит. Такая смысловая простота и однозначность прису­щи отнюдь не всем высказываниям на естественном языке: при намеках, иро­нии, метафоре и т. п. буквальное значение предложения и смысл, подразуме­ваемый данным говорящим в данной ситуации расходятся. Важный класс подобных расхождений составляют случаи, когда говорящий подразумевает одновременно и прямое значение высказывания, и нечто большее, а само вы­сказывание имеет две иллокутивные функции [Сёрль 1986с: 195]. Классиче­ским стал пример Can you pass the salt? В принципе ведь можно, не нарушая никаких языковых норм, интерпретировать это высказывание как вопрос и ответить Yes или No. Но в подавляющем большинстве случаев оно расцени­вается именно как просьба.

Как речевой акт, обладающий иллокутивной силой вопроса, использует­ся для реализации действия с другой иллокутивной направленностью — просьбы? Теория речевых актов отвечает на этот вопрос следующим образом. Для каждого типа иллокутивного акта имеется свой набор условий, необхо­димых для его успешного выполнения. Косвенное побуждение может быть выражено либо с помощью вопроса, либо с помощью утверждения о выпол­нении предварительных условий или о выполнении условия пропозициональ­ного содержания или же о выполнении условия искренности, а также о суще­ствовании веских причин для осуществления требуемого действия [более детальный разбор и подробный материал — Сёрль 1986с: 201—213].

Существует два подхода к объяснению феномена косвенных речевых актов. Один из них называют «идиоматическим», а другой — «инференцион­ным» [idiom theory vs. inference theory — Levinson 1983: 268]. Представителем первого направления является Джералд Сейдок [Sadock 1974], второго — Да­вид Гордон и Джордж Лакофф [1985; Gordon, Lakoff 1975]. Наименования конкурирующих подходов говорят сами за себя: один рассматривает косвен­ные речевые акты типа приведенного выше примера как неразложимые идио­мы, семантически эквивалентные обычной побудительной форме. Для обо­снования этого решения Дж. Сейдок использует перформативную гипотезу, постулируя наличие перформативной «приставки» на глубинном уровне в косвенных речевых актах. Второй подход использует систему постулатов, позволяющих строить инференционную цепочку от исходной формы рече­вого акта к его функциям. Оба направления своеобразно дополняют теорию порождающей семантики.

Почему косвенные речевые акты вызвали столь большой интерес? Эта проблема имеет большое теоретическое значение, в частности, для анализа соотношении формы и функции: одной и той же форме приписывается бо­лее одной функции. Для этого говорящему приходится задействовать каче­ственно различные типы знания, как языковые, так и неязыковые (интерак­тивные и энциклопедические), а также способности к разумным рассужде­ниям [Сёрль 1986с: 197].

Анализ косвенных речевых актов может производиться с опорой на прин­ципы и постулаты общения по Грайсу [1985] и Личу [Leech 1983]. В этом слу­чае косвенная иллокуция, как компонент смысла, надстраивающийся над бук­вальным значением, выступает в качестве импликатуры. Если не оговаривать особый статус инференционных механизмов интерпретации косвенных актов как преимущественно бессознательных, неизбежен нелепый вывод о необхо­димости громоздких умозаключений при «вычислении» косвенной функции высказывания, что нам вряд ли требуется в реальной жизни для понимания фразы Can you pass the salt? как просьбы. Индивидуалистический логический рационализм не позволил ни Сёрлю, ни Грайсу, ни Личу адекватно объяс­нить полифункциональность речевых актов.

Отличия идиоматического и инференционного подходов к решению про­блемы косвенных речевых актов можно объяснить разным пониманием роли конвенции в коммуникации. Первое направление переоценивает ее, второе, наоборот, недооценивает. Оба тем самым фактически отрицают качествен­ное многообразие конвенциональности. Исправляя эту неточность, о двух типах конвенции в косвенных речевых актах пишет Джерри Морган [Morgan 1978: 261]: конвенции языка (conventions of language) заметно отличаются от

конвенций употребления (conventions of usage). Высказывание Can you pass the salt? не может рассматриваться как идиома в собственно грамматическом смыс­ле (конвенция языка), однако его использование для косвенного выражения просьбы безусловно конвенционально, т. e. опривычено и обычно для упо­требления в повседневной речи, всегда характеризующейся определенной долей ритуализации.

Тем самым снимается необходимость инференционного вывода смысла, потому что вторая функция закрепляется за данным действием конвенцио­нально, как во всяком ритуале. С помощью выводного знания исследователь может восстановить первичную целенаправленность косвенного речевого акта, но в реальном общении этот этап интерпретации преодолевается автомати­чески («короткое замыкание» в инференционной цепи). Именно в этом смыс­ле конвенциональные косвенные речевые акты отличаются от других, некон­венциональных косвенных речевых актов. Это противопоставление у ряда авторов получает терминологический статус: под косвенными речевыми актами понимаются именно конвенциональные, а другие непрямые высказы­вания считаются транспонированными. Вряд ли стоит жестко подходить к этому разделению: четкой границы между конвенциональными и неконвен­циональными косвенными речевыми актами нет, зато есть немало переход­ных случаев. Так, единичное употребление косвенного высказывания может развиться в конвенциональное, пройдя все стадии ритуализации в речевой деятельности и став «фоновым знанием». В пользу символического, социо­культурного осмысления конвенциональности косвенных речевых актов говорят результаты функциональных исследований категории вежливости — важнейшего фактора в определении тональности общения и стиля дискурса [см.: Карасик 1992; Brown, Levinson 1987; Coupland 1988].

📽️ Видео

Должностные инструкции: как сделать ДИ, разбор понятие "трудовая функция" и как проще оформлять ДИСкачать

Консультация №10. Мат. анализ. Преобразование Фурье. Обобщенные функцииСкачать

Лекция. DDPG. RL in Recommender System.Скачать

ТФКП 13. Регулярные ветви многозначных функций. ДЛОСкачать

Структура и функции проприорецепторовСкачать

СЕРДЦЕ: Потенциал действия кардиомиоцитовСкачать

Светлана Бурлак - Лингвистическая компаративистикаСкачать

Интеграл по параметруСкачать

ТЕОРИЯ КОМИССАРОВА ДЛЯ «ЧАЙНИКОВ» | Лекция профессора Д.И. Ермоловича на #cosinespiСкачать

Психология общения репрезентативные системы: визуал, аудиал, кинестет и дискрет НЛП за 10 минутСкачать

ТФКП 10. Приращение аргумента вдоль кривой. Принцип аргумента.Скачать

Матлогика 27. Введение в теорию алгоритмов. Вычислимость, разрешимость, перечислимостьСкачать

Прагматика и дискурс анализСкачать

Полудуплексная коммуникационная сложность (Николай Верещагин)Скачать